Флаер взвился в воздух и взял курс на юго-восток, в сторону Лабиринта ночи, немного западнее долины Марринера.
Анастасия включила передатчик, замигавший зелеными огнями внешней связи с Центром.
— Регистрационный номер 18/4-ЗВ, пункт назначения – геологический центр Арес-8 в квадрате 74.
— Воздушная трасса 14-П, доброго пути.
— Перехожу на автоматическое управление. До скорой встречи.
Загорелся дисплей автоматического управления, флаер покачнулся и начал медленно набирать скорость.
Фиолетовое солнце догорало на горизонте, лениво опускаясь за ржавые дюны. По левому борту дул сильный ветер, поднимая в воздух тысячи песчинок пыли, а над этой рыжей пеленой, словно дикие птицы, кружилось несколько флаеров.
Пейзаж мертвой и пока ещё пустынной планеты, на которую посмела ступить нога хрупкого человека, вызывал тяжёлое ощущение на сердце.
— Увидеть здесь леса не сможем с Вами мы, — Анастасия внимательно вглядывалась в моё лицо из полутени, — и в реках искупаться не дано нам будет. Век человека короток, а век мечты – не беспределен разве?
— Людям надо где-то жить. Полагаю, что любой, сажающий семя дерева, не дождётся плодов с его ветвей. Он делает это для будущих поколений.
— Но в том ли дело? — Она выехала из тени и бросила мечтательный взгляд на садящееся бледно-фиолетовое солнце, — Не знала мира я иного, чем мир барханов Марса. Жить под сводом куполов – так тяжело, и каждый здесь рожденный человек стремится их покинуть. Разбить стекло, увидеть небо, почувствовать росу.
Я почти её понимал. Она говорила без доли поэтичности, как это делали невоздержанные поэты Земли во все времена. Нет, для неё это не было абстракцией, но самой настоящей объективностью, ежедневной реальностью. Если и присутствовало в ней что-то от поэзии, то лишь потому, что всю свою жизнь она превратила в поэзию о будущем и в страсть по настоящему.
— Меняются тут люди, — продолжала Анастасия, задумчиво сжимая в руках информационный планшет и вглядываясь в простирающуюся под нами мертвую долину, — Все то, что на Земле тревожит вас – здесь видится таким ничтожным, мелким и абсурдным. Союз, Америка, Китай – все базы здесь международные, мы люди все, сыны и дочери Вселенной. Различия пред общим холодом и одиночеством вселенной, столь мелочны, пусты и глупы! Тепло к теплу примкнуть спешит скорее.
Мне нравилась эта девушка. Не смотря на некоторый пафос речей, излагаемое ею не являлось продуктом пропаганды и убеждения. Анастасия чувствовала одиночество человеческого разума в огромной Вселенной, чувствовала глухой стук сердца, объятый космическим морозом. И она искала ответа у других сердец, с которыми сможет биться в такт. Дочь колонистов, не имеющая собственного дома и жаждущая сама построить дом в столь неприветливом мире. Дитя Марса – дочь безводных пустынь.
Солнце полностью скрылось за горизонтом, когда мы начали спуск к широкому плато Лабиринта ночи. Геологический центр состоял из двух куполообразных строений. Первое служило небольшим садом с замкнутой эко-системой, а второе строение отводилось под жилые помещения. Вместе они образовывали комплекс, служивший верхушкой айсберга в разросшихся вниз тоннелях и полевых штреках. Глубоко под поверхностью располагались тонны замороженной воды. После того, как воду растапливали и выбрасывали в атмосферу, штреки взрывали, желая не допустить неконтролируемого обвала в будущем.
Флаер мягко опустился на посадочную площадку и Анастасия утвердительно кивнула.
— Через несколько месяцев я Вас навещу. Тогда и проведу экскурсию по местам, где сама люблю бывать.
— Буду ждать, — Мне и вправду этого очень хотелось. Несколько месяцев казались слишком долгим периодом, — Могли бы прилететь и раньше.
Анастасия немного грустно рассмеялась.
— В старом бункере Штатов ржавеют древние снаряды. Я помогать их обещала обезвреживать. Лежат боеголовки под завалом, это время какое-то займет. Преследует нас прошлое. Прежде чем начать борьбу с хаосом природы, нам нужно победить себя.
Я одел шлем и прошёл к атмосферному шлюзу. Выходить из флаера мне не хотелось. Каждый, когда знакомится с новыми людьми, чувствует некоторое одиночество среди давно знакомых друг с другом. Я знал, что некоторое время между мной и другими учеными воцарится прохлада. Такова неизбежность. А единственный знакомый мне человек – ещё почти ребёнок – улетала в пустынную даль марсианской ночи.
— Евгений, — уже на выходе позвала меня Анастасия, — Не беспокойтесь из-за людей. Здесь слишком холодно для того, чтобы ещё мог существовать холод между нами.
Я не успел ничего ответить: двери воздушного шлюза закрылись, и флаер взвился в темноту, несясь на северо-запад, в сторону величественного силуэта горы Олимп.
***
Когда Вы приходите на новое место, узнаете новых людей и осваиваете практическую профессию, время для вас словно замирает. Оно растягивается как резина, и дни могут казаться месяцами. Но со временем – вы привыкаете. Тогда время начинает ускорять свой бег, словно спеша наверстать упущенное ранее – день сменяется днем, а вы уже не способны определить разницы между вчера и завтра.
Где бы я ни работал, со мной так происходило всегда. Но здесь, на Марсе, время не собиралось ускоряться, словно хитрый Хронос был пойман колонистами и на веке закован в ледяные кандалы. Дело даже не в том новом, открывавшемся мне. Просто сама жизнь наполнялась каким-то ранее неведомым чудесным смыслом. Здесь я повстречал и других потомков колонистов, родившихся на Марсе и никогда не видевших цветущих лугов Земли. Каждого из них отличало какое-то непостижимое желание вырваться из тесноты, оказаться в самом центре открытого пространства. Всё чаще они отказывались носить защитные костюмы и ходили в легкой одежде везде, где радиация, температура и давление позволяли это делать. Поначалу я думал, что никогда не пойму детей Марса до конца. Но чем больше времени проходило, тем глубже я понимал их тоску и жажду по созданию цветущих садов и золотых лесов на бесплодных марсианских равнинах.
Возвращаясь после работы в сад под куполом на Арес-8, я часами смотрел фильмы об этапах будущей эволюции атмосферы и биосферы Марса. Я наблюдал как за какие-то десятки минут из пустынь образовывались океаны, как мхи и лишайники оплетали своими корнями голые скалы, дробя породу, создавая почву для растений. Им на смену приходили морозоустойчивые сосны и ели, опыляемые ветром. Кратеры заполнялись дождевой водой, становясь озёрами, с гор срывались водопады. Люди купались в них без защитных костюмов, небо постепенно окрашивалось в голубые тона. На орбите Марса вырастали защитные экраны, оберегающие жизнь от солнечной радиации. Фильмы повествовали о длительном времени периодом в сотни лет, так далеко, как тянулась фантазия человека. Фантазия творца, ежечасно памятующего ради чего он трудится. Это ни сколько не напоминало социальную пропаганду, казалось, будущее даже ближе, чем это мимолетное и такое призрачное настоящее с голыми пустынями и морями, лишёнными воды.